Съ 24 августа до 2 сентября наши войска выдержали безпрерывный шестидневный бой. Наша первая армія занимала фронтъ противъ Кенигсберга и упиралась своимъ лѣвымъ флангомъ на Мазурскія озера, здѣсь очень хорошія позиціи.

Прикрываясъ крѣпостью Летценъ, нѣмцы стремительно обрушились превосходными силами на нашъ лѣвый флангъ у Мазурскихъ озеръ и одновременно стали обходить его. Благодаря своей сѣти желѣзныхъ дорогъ, они всегда въ рѣшительную минуту превосходили насъ силами, а главное—тяжелой артиллеріей, которую они перевозили по своимъ великолѣпнымъ шоссейнымъ дорогамъ на грузовыхъ автомобиляхъ. 27 августа они произвели самый рѣшительный ударъ на нашъ лѣвый флангъ. Бъ этотъ день палъ геройскою смертью генералъ Дружининъ. Вотъ какъ объ этомъ печальномъ событіи разсказываетъ очевидецъ—кавалерійскій офицеръ: „Нашей дивизіи была дана задача,— въ случаѣ прорыва нашей линіи, — въ критическую минуту атакой спасти общее положеніе, то-есть, приблизительно то, что такъ блестяще выполнили кавалергарды подъ Аустерлицемъ.

Для извѣщенія о положеніи я былъ посланъ на нашъ лѣвый флангъ, который занимала бригада генерала Дружинина. На этотъ участокъ нѣмцы сосредоточили главный ударъ, направивъ сюда бешеный огонь своей артиллеріи, въ особенности тяжелой. Когда я подъѣхалъ со своими драгунами, въ числѣ трехъ человѣкъ, къ бригадѣ, генералъ Дружининъ былъ на наблюдательному пунктѣ, и бой все болѣе разгорался. Я отправился туда, пробираясь по окопамъ.

Генералъ производилъ на всѣхъ чарующее впечатлѣніе: участникъ русско-японской войны, получившій золотое оружіе, онъ отличался личнымъ безстрашіемъ и точно не замѣчалъ проносившихся надъ нимъ пуль и орудійныхъ снарядовъ.

Недалеко отъ мѣста сраженія,—говорить офицеръ,—я въ бинокль различилъ нѣсколько штатскихъ, прогуливавшихся по берегу озера. Мнѣ это показалось страннымъ, и я доложилъ объ этомъ генералу. Тотъ послалъ схватить ихъ и привести. Но въ это время снаряды, которые раньше были направлены противъ нашей артиллеріи, стали ложиться около наблюдательная пункта. Тогда намъ сразу стала ясна роль прогуливавшихся у озера штатскихъ, которые, очевидно, корректировали стрѣльбу нѣмецкой артиллеріи...

Все ближе и ближе разрывалась шрапнель. Генерала уговаривали уйти съ этого пункта, но Дружининъ сказалъ что отходъ штаба можетъ произвести скверное впечатлѣніе на солдатъ, и остался.

Прошло еще немного времени, и нѣмцы сосредоточили весь огонь своей артиллеріи на этомъ пунктѣ; здѣсь уже стали ложиться снаряды тяжелой артиллеріи, разрывавшіеся съ страшнымъ шумомъ и обдававшіе чернымъ дымомъ все окружавшее насъ пространство. Тогда генералъ приказалъ отсюда отходить,—и мы поползли по ходу сообщенія: впереди генералъ, за нимъ два полковника, я и нѣсколько телефонистовъ. Уже мы приближались къ выходу, какъ вдругъ снарядъ разорвался надъ нами. Меня прижало и засыпало землей. Нѣкоторое время ѣдкій черный дымъ не позволялъ ничего видѣть. Когда же онъ разсѣялся, передо мной лежало тѣло полковника. Этимъ же снарядомъ былъ убитъ и генералъ Дружининъ, такъ храбро и самоотверженно остававшійся на посту до последней минуты...

Въ дальнѣйшемъ нѣмцы стали засыпать снарядами нашу позицію по площадямъ и нѣсколько разъ, подъ прикрытіемъ своей артиллеріи, переходили въ атаку.

Здѣсь нельзя не отмѣтить геройскаго дѣйствія нашей батареи, находившейся подъ командой капитана Бояновскаго. Эта батарея, имѣя дѣло съ противникомъ, въ четыре раза превосходившимъ ее числомъ орудій, и калибромъ, держала все время, несмотря на убийственный огонъ, направленный противъ нея, нѣмецкія цѣпи въ желѣзныхъ рукавицахъ. Нѣмцы, направивъ адскій огонь на нашу батарею, начинали наступленіе густыми цѣпями изъ лѣса; но какъ только они проходили нѣкоторое пространство—какъ, вся окутанная дымомъ, батарея Бояновскаго давала залпъ и, словно метлой, сметала нѣмецкія цѣпи. Такъ до самаго вечера нѣмцы, несмотря на все свое превосходство, ничего не могли сдѣлать съ этой батареей. Къ вечеру бой затихъ, при чемъ наши войска удержали всѣ свои позиціи, и только ввиду обхода, бригадѣ было приказано отступить“...