Въ неудержимомъ вихрѣ преслѣдованія я потерялъ Савоську изъ виду и увидѣлъ его уже въ деревнѣ, побѣдоносно размахивающего ружьемъ. Онъ бѣжалъ, обгоняя другихъ, и грозилъ кулакомъ убѣгающему непріятелю...

Но почти тотчасъ же, какъ я замѣтилъ его—съ нимъ случилось что-то странное: онъ какъ будто споткнулся, упалъ на колѣни, поднялся, пробѣжалъ еще нѣсколько шаговъ, снова споткнулся и, выронивъ ружье, ткнулся лицомъ въ землю.

Когда я подбѣжалъ къ нему,—онъ уже сидѣлъ, опираясь рукой о землю. Лицо его выражало недоумѣніе, губы кривились, точно онъ собирался заплакать.

—Должно быть, кость перебило...—сказалъ онъ, недоумѣнно поднявъ брови и съ досадой прибавилъ:—Эхъ, жалко, гнать немца больше не могу!..

Онъ показалъ на свою ногу: изъ пробитаго сапога сочилась кровь.

Я помогъ Савоськѣ подняться, но онъ не могъ стоять на ногахъ. Пришлось взять его на руки...
Скоро мы вошли въ лѣсъ, въ которомъ только что дрались. Глухо доносилась орудійная пальба, снаряды и пули сюда не долетали.

На опушкѣ лѣса мы встрѣтили санитаровъ, которымъ я и передалъ Савоську. Его уложили на носилки и понесли къ ближайшему полевому лазарету. А я снова зашагалъ по лѣсу, торопясь вернуться поскорѣй въ деревню, къ своимъ...

Я былъ уже на самой серединѣ лѣса, когда вдругъ произошло что-то странное, чего я въ первую минуту не могъ понять. Прямо передо мной, шагахъ въ двадцати, изъ груды мертвыхъ тѣлъ приподнялся на локтѣ солдатъ, по формѣ непріятельскій, видимо раненый—у него лицо и грудь были залиты кровью; онъ пристально смотрѣлъ на меня остановившимися глазами.

—„Чего это онъ смотритъ"?—подумалъ я, невольно остановившись:—„Должно быть, умираетъ"...

И только я это подумалъ, какъ передо мной вдругъ блеснулъ огонекъ и грянулъ выстрѣлъ. Меня что-то сильно нуло въ грудь и сразу потемнѣло въ глазахъ...

Очнулся я уже въ лазаретѣ. Моя грудь оказалась прострѣленной навылетъ. Меня подобрали вмѣстѣ съ такъ коварно ранившимъ меня нѣмцемъ; я поправился, а онъ черезъ два дня умеръ“...