Бишофсбургъ. Зенсбургъ Олрау-Франкенау.

Рѣшительная побѣда, одержанная нашей арміей въ районѣ Гумбинена и послѣдовавшее вслѣдъ за нею стремительное наступленіе въ глубь Восточной Пруссіи, опрокинули всѣ разсчеты германскихъ стратеговъ.

Двойнымъ движеніемъ и отъ границъ Плоцкой и Ломжинской губерній, и отъ

Инстербурга, Даркемена и Ангербурга наши войска обошли оборонительную линію Мазурскихъ озеръ съ обоихъ фланговъ; съ занятіемъ-же Бишофсбурга и Зенсбурга они внезапно появились въ тылу ея...

Городъ Зенсбургъ лежитъ въ разстояніи около 100 верстъ отъ границы Сувалкской губ., въ 40 верстахъ отъ границы Ломжинской губ. и въ 40 верстахъ къ сѣв.-зап. отъ Лецена. Бишофсбургъ-же находится еще на 20 верстъ западнѣе Зенсбурга.

Черезъ Зенсбургъ и Бишофсбургъ идетъ желѣзнодорожная линія отъ Іоганисбурга на Кенигсбергъ. Эта линія въ шести верстахъ къ сѣв.-зап. отъ Бишофсбурга у станціи Ротфлисъ пересѣкаетъ главный желѣзнодорожный путь, идущій отъ нашей границы черезъ Инсгербургъ, Алленштейнъ и Познань на Берлинъ.

Съ занятіемъ нашими войсками станціи Ротфлисъ, пограничная съ Россіей полоса Восточной Пруссіи, шириною до 120 верстъ, была отрѣзана отъ главнаго желѣзнодорожнаго сообщенія съ остальной сѣтью прусскихъ желѣзныхъ дорогъ. И такимъ образомъ, главная оборонительная линія Мазурскихъ озеръ была лишена всякаго значенія...

10 и 11 августа произошли упорные и также увѣнчавшіеся побѣдой бои нашей арміи къ сѣверу отъ города Нейденбурга, лежащаго въ 10 верстахъ отъ границы Плоцкой губ., на желѣзнодорожной линіи изъ Млавы въ Кенигсбергъ. Здѣсь нашимъ войскамъ пришлось столкнуться съ 20-мъ армейскимъ германскимъ корпусомъ, въ мирное время имѣющимъ свой штабъ въ Алленштейнѣ. Войска этого корпуса, усиленнаго до трехъ дивизій, занимали укрѣпленную позицію Орлау-Франкенау (къ сѣверу отъ Нейденбурга), подступы къ которой были усилены искусственными препятствіями въ видѣ проволочныхъ сѣтей и вольчьихъ ямъ.

Въ продолженіе двухъ дней наши доблестныя войска атаковали эту сильную позицію, преодолѣвая волчьи ямы и—самое серьезное изъ всѣхъ искусственныхъ препятствій—проволочныя сѣти. Въ бою примѣнялись ручныя гранаты. Наша пѣхота неоднократно шла на непріятеля въ штыки. Наконецъ, въ 11 часовъ утра, 11 августа, не смотря на всѣ преимущества, представляемыя обороной на укрѣпленной позиціи, 20-ый германскій корпусъ не выдержалъ нашихъ атакъ и, охваченный обходомъ нашихъ войскъ съ лѣваго фланга, сталъ поспѣшно отступать къ Остероде, лежащему въ 50 верстахъ къ сѣв.-зап. отъ Нейденбурга.

Отступленіе противника было столь поспѣшно, что онъ оставилъ нѣсколько орудий, пулеметовъ, зарядныхъ ящиковъ и много плѣнныхъ.

Къ длинному списку побѣдъ нашей славной арміи прибавилась новая—у Орлау-Франкенау...

Интересны впечатлѣнія этого боя офицера, прибывшаго незадолго до этого сраженія въ дѣйствующую армію и получившаго въ немъ первое боевое крещеніе:

— „Гдѣ-то впереди раздался орудійный выстрѣлъ... другой... третій. И все смолкло... Вмѣстѣ съ выстрѣлами смолкли разговоры, затихъ веселый смѣхъ. Авангардъ въ это время подходилъ къ Орлау, голова колонны выходила изъ лѣсу.

У деревни отчетливо слышится перестрѣлка. Вотъ что-то черное съ визгомъ прорѣзаетъ воздухъ, глухо хлопаетъ, и градъ пуль, шурша о листья, осыпаетъ деревья. Нѣмцы посылали бригадѣ свой первый свинцовый привѣтъ. Впереди затрещала ожесточенная перестрѣлка. Нашъ авангардъ уже бился съ пруссаками. Бригада немедленно развернулась въ боевой порядокъ, разсыпалась и ждала сигнала, чтобы поддержать авангардъ и вступить въ бой съ врагомъ.

— Сторонись! Принимай вправо и влѣво!—раздалась команда, и мимо взволнованныхъ предстоящимъ боемъ солдатъ съ грохотомъ пронеслись орудія и зарядные ящики. Наши батареи выѣзжали на позицію.

Не прошло и двадцати минутъ, какъ около насъ грянулъ оглушительный орудійный залпъ, вслѣдъ за которымъ загремѣли отдѣльные орудійные выстрѣлы. Это наши батареи заговорили съ пруссаками.

Бой разгорался. Откуда-то спереди, подобно исполинскимъ шмелямъ, съ зловѣщимъ гудѣніемъ летѣли снаряды, рвались съ грознымъ грохотомъ и разсыпались градомъ пуль. Выстрѣлы слились въ одинъ протяжный, заунывный гулъ. Временами перестрѣлка какъ будто утихала, и тогда отчетливо слышалось какое-то страшное та-та-та... Что-то дьявольское, ужасное было въ этомъ однообразномъ, монотонномъ татаканьѣ: то были пулеметы! Бой шелъ по всей линіи. Было два часа дня. Силъ пруссаковъ мы не знали, но, судя по страшному пулеметному, оружейному и артиллерійскому огню, который они развили, можно было навѣрняка сказать, что ихъ было столько-же, сколько и насъ, если не больше...

Прошелъ часъ, томительный, долгій часъ. Огонь противника усиливался съ каждой минутой. Все было окутано сизымъ, пороховымъ дымомъ. Въ воздухѣ непрерывно носилась огненные языки отъ рвущихся шрапнелей. Впереди, зажженая нашими снарядами, пылала Орлау.

Непрерывной, печальной вереницей потянулись къ лѣсу раненые. Въ лѣсу кипѣла лихорадочная работа. Врачи, фельдшера, санитары спѣшно перевязывали раненыхъ.

Слѣва, почти въ тылу, уже татакали пулеметы прусса ковъ, старавшихся подъ прикрытіемъ лѣса обойти насъ. Положеніе бригады становилось тяжелымъ. Командиръ полка, видя дрогнувшіе ряды солдатъ, громко кричитъ:—За мной!— бросается впередъ, но тутъ-же падаетъ, сраженный на смерть пулей...

Вслѣдъ за нимъ пуля ранитъ генерала. Не смотря на это, онъ подъ огнемъ останавливаетъ вмѣстѣ съ командиромъ сосѣдняго полка, полковникомъ Г., солдатъ. Въ то же время командиръ сотни, выхвативъ шашку съ крикомъ:—За мной, ребята! Ура! бросился впередъ. Это было послѣднее усиліе... Оставалось побѣдить или умереть...

Услышавъ „ура“, сотни грудей подхватываютъ боевой кличъ, и солдаты бѣгутъ за офицеромъ. Съ каждой секундой это „ура“ растетъ. Это не то „ура“, которое мы привыкли слушать на парадахъ, это даже не „ура", а какое-то страшное, грозное „а-а-а!...“ Люди падаютъ, поднимаются и снова бѣгутъ. И эта мощная, какъ сама Россія, живая лава, для которой нѣтъ преградъ, которую ничто не въ состояніи остановить, неудержимо несется на окопы...

Нѣмцы дрогнули... Дрогнули передъ русскимъ мощнымъ кличемъ, передъ этими сѣрыми, уже выбившимися изъ силъ, но еще могучими и грозными „чудо-богатырями“...

Всѣ окопы и деревня были взяты русскими орлами. Послѣдняя вспышка рѣшила участь боя. Нѣмцы отступили и сразу притихли. Артиллерія ихъ смолкла, и только сзади попрежнему гремѣли наши батареи, да цѣпи пускали вдогонку нѣмцамъ дружные залпы, на которые тѣ уже не отвѣчали...

Преслѣдовать отступающихъ мы не могли, потому что не имѣли кавалеріи,—одной полусотни было слишкомъ мало. Да и неизвѣстно было, что замышляли нѣмцы: быть можетъ, прекративъ перестрѣлку, они просто хотѣли замануть насъ...

Наконецъ смолкла и наша артиллерія. Перестрѣлка затихла. Только изрѣдка доносились одинокіе выстрѣлы, глухо отдававшіеся въ лѣсу. Казалось, что жерла орудій, винтовки и пулеметы тоже утомились отъ безпрерывной работы и требовали отдыха. Все смолкло. Было восемь часовъ вечера. Солнце уже зашло, и угасаюший день боролся съ наступающими сумерками. Бой, длившійся семь часовъ, окончился. Сраженіе нами было выиграно и деревня взята...

.Нѣмцы отступили и не подавали никакихъ признаковъ жизни... Какъ на позициях, такъ и въ лѣсу, царила глубокая тишина. Всюду слышался шопотъ разговаривавшихъ солдатъ.

Меня поразило слѣдующее обстоятельство: большая часть офицеровъ и солдатъ, разговаривая, заикались, да и мнѣ самому какъ-то трудно было выговаривать слова. Ужасы пережитаго дня, чрезмѣрно напряжённые нервы давали себя чувствовать... .

Стало совсѣмъ темно. Изрѣдка, откуда-то издалека, неожиданно выползли блѣдно-голубые, свѣтлые столбы. Это работали прусскіе прожекторы. Сгустнвшійся густой туманъ, словно траурнымъ крепомъ окуталъ поле, на которомъ непробуднымъ сномъ спали наши дорогіе товарищи...

На другой день, продвинувшись за Орлау, мы узнали, что нѣмцы ушли, оставивъ пулеметы, патронныя двуколки, линейки, массу раненыхъ и даже врачей. Потери нѣмцевъ оказались огромными. Весь лѣсъ, долина, гдѣ протекалъ ручей, склоны холмовъ, даже далѣе идущія за деревней пашни и дороги были покрыты грудами труповъ. Отъ плѣнныхъ мы узнали, что у нѣмцевъ подъ Орлау была цѣлая дивизія...“