Вообще, до пораженія подъ Гумбиненомъ нѣмцы и мысли не допускали о серьезномъ наступленіи съ нашей стороны. Только послѣ Гумбинена они стали побаиваться насъ, въ осо­бенности казаковъ...

Въ этомъ же городѣ, между прочимъ, произошелъ слѣдующій случай.

По вступленіи въ Гумбиненъ три нашихъ солдата вошли въ одинъ нѣмецкій домъ. Тамъ никого не было. Солдаты об­шарили углы, нашли кое-что съѣстное, расположились за столомъ и стали ужинать. Весь день они дрались безпрерывно и страшно проголодались.

Вдругъ они почувствовали запахъ дыма и гари. Оказалось, что домъ, въ которомъ они собирались поужинать, сталъ го­реть. Солдаты бросились къ дверямъ, но двери оказались за­пертыми. Кинулись къ окнамъ, но и тамъ были ставни заперты. Солдатамъ пришлось прикладами разбивать ставни..

Когда одинъ изъ нихъ выбрался изъ дому—какая-то нѣмка, довольно пожилая, ударила его дубиною такъ сильно, что онъ едва устоялъ на ногахъ.

Повидимому, эта женщина спряталась до прихода солдатъ въ домѣ, а потомъ незамѣтно вышла, заперла ихъ и подожгла домъ“...

Вообще, нашимъ войскамъ, какъ мы это не разъ уже отмѣчали, постоянно приходилось сталкиваться въ Восточной Пруссіи съ самымъ ожесточеннымъ коварствомъ нѣмцевъ—мирныхъ жителей. Но солдаты наши, несмотря на все, относились къ нимъ снисходительно. Ихъ гораздо больше возмущала безцеремонность нѣмецкихъ войскъ, грубо попиравшихъ всѣ человѣческіе законы войны. Добиваніе нѣмцами раненыхъ, стрѣльба по нашимъ санитарнымъ отрядамъ и полевымъ лазаретамъ были обычнымъ явленіемъ.